|
|
Сказка об Иване-царевиче и топоре-саморубе
В некотором царстве, в некотором государстве, за тридевять земель жил-был царь. У царя был сын. Раз царь призвал его к себе и сказал:
— Скоро придёт за мной моя смерть, а хочется мне, сынок, на тебя с женой поглядеть, внучат понянчить. Женись! Только невесты у меня для тебя нет — сам выбирай, кака взглянется да прилюбится.
У сына тоже не было на примете; не хотелось ему жениться, молодецкую долю променять. А как родительского приказа ослушаться?
Вот он и пошёл вечерком в город под окны разговоры девичьи слушать. Котора умней всех будет, ту и порешил взять себе в жёны.
Царицей быть — не хлебы печи!
Ходил он по городу, ходил. Слушал, слушал — нет умных разговоров. Пустяки одни. Совсем у него и голова опустилась: отчаялся найти умную да пригожую.
Вышел он за город. Светился огонёк в поле. Стояла там низенькая избушка: ни дать ни взять — баенка! Не хотелось ему идти туда, только толкнуло что-то в сердце: сходи!
Подошёл он, заглянул через окно в избу: сидели в ней три сестры, все красивые да пригожие, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Сидели они за веретёнами, пряжу пряли тонкую, сидели они чёредно*, разговоры вели честные. Услышал он, как старшая сестра сказала:
— Говорят, сестрицы, наш царевич хочет жениться.
Если меня он взял бы, я ему три зернинки принесла — всё царство накормила б. Середняя же сказала:
— Коли б взял царевич меня, я ему три льнинки принесла — всё царство одела б!
А младшая сказала:
— Коли б меня взял царевич в жёны, я ему не зернинки, не льнинки принесла б, а три раза сыновей родила, каждый раз по три. Сыновья-то были б молодцы: у них руки по локти в серебре, ноги по колени в золоте, на лбу красно солнышко, в затылке светел месяц, на макушке часты звездочки!
Окончила свою речь младшая. Соколом влетел царевич в избушку, кречетом вился около младшей, за ручку белую взял раскрасавицу и повёл умницу во дворец к самому царю. В ноги ему поклонился, честного благословеньица на новую жизнь, брачную, просил. Благословил его батюшка.
Недолго пришлось старому царю порадоваться умом да пригожестью своей дочери названой — под утро умер.
Стал царевич царём. Похоронили своего батюшку. Погоревали день, два, а на шестой устроил молодой царь пированье свадебное. И стал жить с молодой женой потихонечку да помаленечку.
Жили молодые царь и царица: друг на друга не могли налюбоваться, как два голубка наворковаться! Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается.
Глядь, год на исходе. Пришла пора рожать нашей царице, и напросилась к ней в акушерки старшая сестрица.
Родилися у царицы три сына-царевичи: руки по локти в серебре, ноги по колени в золоте, на лбу красное солнышко, в затылке светел месяц, на макушке часты звездочки. Да сестрица-злодейка в зависти и в злости, что не она за царём в замужестве, подменила их тремя щенками и показала их царю, а младенцев отправила за реки широкие, за горы высокие, в леса тёмные, к злой колдунье и наказала беречь пуще глаза.
Затуманился царь и приказал щенков забросить в пруд. Белее снега белого стала царевна. Жаловалась она царю на подмену — не поверил царь. Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается!
Второй год на исходе. Опять пришла пора рожать нашей царице. Сестрица-злодейка тут как тут. К царю подбилась: во всём царстве, мол, нет лучше акушерки.
Родилися у царевны опять три мальчика: руки по локти в серебре, ноги по колени в золоте, на лбу красно солнышко, в затылке светел месяц, на макушке часты звездочки. Никто не успел заметить, как вместо младенцев в колыбели лежали три щенка.
Отправила младенцев сестрица-злодейка опять туда: за реки широкие, за горы высокие, в леса тёмные к злой колдунье и приказала беречь пуще глаза.
Гневался царь, что опять обманула его царица, и приказал утопить щенков в пруде. Сохла от злой тоски-кручины царица. Радовалась сестрица-злодейка.
Сказка сказывается, дело делается — третий год на исходе!
Родилися у царицы в третий раз три мальчика: руки по локти в серебре, ноги по колени в золоте, на лбу красное солнышко, в затылке светел месяц, на макушке часты звездочки.
Опять сестрица-злодейка тут как тут. Да не удалось ей заменить щенками всех трёх: затаила царица одного. На грудь к себе упрятала. Отправила сестрица-злодейка двух младенцев за реки широкие, за горы высокие, в леса тёмные к злой колдунье, а сама с двумя щенками в руках побежала к царю:
— Не царица — моя сестра, а обманщица! Обещала она тебе, царь, родить три раза по три сына: руки по локти в серебре, ноги по колени в золоте, на лбу красно солнышко, в затылке светел месяц, на макушке часты звездочки. Замест их два раза по три щенка принесла, а в третий раз и трёх не сумела: только двух принесла.
Разгневался пуще прежнего царь. Не захотел больше видеть царицу, приказал засмолить её в бочку и пустить в море-океан.
Как был у царицы упрятан царевич на груди, так и засмолили их вместе и пустили в море-океан. А царь тем временем женился на сестрице-злодейке.
Нельзя было в бочке царице открыть глаза — больно им было от солнышка во лбу у Ивана-царевича, от светлого месяца, что в затылке, от частых звездочек, что на макушке. Разорвала она своё платье и сделала ему шапку на голову, чулки на ноги, рукавицы на руки.
Рос царевич в бочке не по дням, а по часам. Долп ли, коротко ли плавала бочка по морю-океану, толькс перестало её бросать волнами вверх и вниз. Потянула Иван-царевич, лопнули обручи крепкие, рассыпались до щечки дубовые, и увидел Иван-царевич себя с матерьк на берегу море-океана. Вышли они на берег. Села ца рица под берёзу и заплакала — есть захотелось, а Иван-царевич стал утешать:
— Не горюй, матушка, проживём и сыты будем.
Пошёл Иван-царевич искать на острове еду и нашёл в чистом поле ружейце занаряженное. А по острову рябчики летают, зайчики бегают. Выстрелил он в рябчика — рябчик упал, в зайчика — зайчик упал. Понёс он их к матери.
Не было у них спичек, чтобы огонь развести и зайчика с рябчиком зажарить. А как сырыми есть будешь? Взял Иван-царевич камушки, ударил один о другой, высек искорку, раздул её в сухой травушке и зажарил зайчика с рябчиком. Поела царица и там же под берёзкой легла отдохнуть, а Иван-царевич пошёл бродить по острову.
По тому острову пролегала дорога. Вышел на неё Иван-царевич, посмотрел в одну сторону — конца краю не видать, в другую — в небо дорога концом упиралась.
Стал Иван-царевич на дороге ждать: не пройдет ли кто, не проедет ли? Стоял час, стоял другой — нет никого. В третьем — увидел на дороге Антипку-беспя-того. Бежал Антипка-беспятый, ковылялся, с боку на бок переваливался. Притаился за кустом Иван-царевич. Только поравнялся с кустом Антипка-беспятый, Иван-царевич как вскочил, как дал кулаком ему по голове, так тот и с ног долой. На сырую землю свалился да. пардону просить:
— Не бей ты меня, Иван-царевич! Дам я тебе топор, топор не простой, а саморуб. Он всё тебе сделает, чего только твоя душа не пожелает!
Взял Иван-царевич топор-саморуб, отпустил на все четыре стороны Антипку-беспятого и пошёл к матери. Рассказал ей что и как, потом возвратился опять на дорогу и сел под ракитовым кустом ждать встречных, чтобы порасспросить их о житье-бытье на острове среди моря-океана. Показался на дороге старик. Встал Иван-царевич, поклоном поклонился:
— Скажи, дедушка, откуда и куда эта дорога?
— С моря и в море.
— Пошто, — спросил опять Иван-царевич, — тут так мало народу ездит? Почитай, я целый день около дороги просидел, одного Антипку-беспятого видел, и то взашей ему дал!
— Народу мало — путь заказан. А Антипку-беспятого мало бил. Ужо догоню я его, пакостника, так я ему ещё не так дам. Тебе же за то, что не пропустил мимо Антипку-беспятого, дам я скатерётку, скатерётку не простую. Ты только скажи: скатерёточка, развернись! Будет тебе что пить и поесть.
В землю поклонился старичку Иван-царевич и пошёл к матери. Пришёл он к матери. Положил скатерётку перед царицей и приказал:
— Скатерёточка, развернись!
Развернулась скатерётка. Появились на ней яства вареные, яства жареные, яства пареные, питья хмельные, питья медвяные, питья сладкие. Стал Иван-царевич с матерью есть яства вареные, яства жареные, яства пареные, пить питья хмельные, питья медвяные, питья сладкие, пить, забавляться. Потом взял топор-саморуб и дал приказанье строгое:
— Топор, чтоб была изба!
Глядь, и изба стоит. Изба большая, крыльцо высокое, на стропе конёк вырезан, и с трубы дым идёт. Стали они в той избе жить-поживать. Сказка сказывается, дело делается.
Пошёл раз Иван-царевич к морю. Бежали по морю кораблики, снасти шёлковые поскрипывали, паруса белые ветерком подувало. Ехали на корабликах корабельщики. Как крикнул им Иван-царевич своим зычным голосом:
— Заезжайте, братцы-корабельщики, ко мне в гости! Будет у меня чем накормить, напоить вас, найдётся, где спать уложить!
Услышали корабельщики тот зычный голос Ивана-царевича, бросили они якорки тяжёлые, сошли на берег в гости к Ивану-царевичу. Поил, кормил их Иван-царевич со своей скатерётки, расспрашивал: где были, что видели. Узнала царица: с царства родного были корабельщики те.
Поели, попили корабельщики, потом благодарили Ивана-царевича, прощенья просили и отправились на кораблики на свои. Уехали корабельщики.
— Корабельщики были с царства отцовского. Приедут домой, то-то рассказов будет. Небось, и про нас вспомнят. Как бы узнать: какие разговоры про нас будут? — сказала царица Ивану-царевичу.
— Я слетаю, матушка!
Обернулся Иван-царевич мухой и полетел вслед корабельщикам, догнал их, сел на нос корабля первого и поехал мухой в царство отцовское.
Бежали кораблики по морю-океану, бежали день, бежали неделю, бежали месяц. Наконец, приехали корабельщики домой. Задал им царь пир-пированьице.
Пришли корабельщики в палаты царские, сели за столы дубовые. Ели, пили, разговоры вели: где были, что видели. А Иван-царевич мухой над столом сидел, разговоры те слушал. Вёл рассказ корабельщик:
— Видели мы чудо-чудное, диво-дивное. Ехали мы по морю-океану, услышали мы с берега голос зычный: заезжайте, братцы-корабельщики, ко мне в гости, будет у меня чем покормить, напоить вас, найдётся место, где спать уложить! Бросили мы якорки тяжёлые. Сошли на берег песчаный. Встретил нас неведомый человек, имени своего не сказал, у самого же шапка на глаза надвинута, на ногах чулки выше колен, на руках рукавицы выше локтей...
Проговорил он это, а царицу, сестрицу-злодейку, как пламенем обхватило!
— Позвал он нас в избу. Вошли. На столе не было и чашки пустой из-под щей. Как крикнет неведомый человек своим зычным голосом: «Скатерёточка, развернись!» Откуда ни возьмись, очутилась на столе скатерёточка. Развернулась она. Появились на ней яства вареные, яства жареные, яства пареные, питья медвяные, питья сладкие.
— Это что за чудо! — перебил его другой, — вот чудо так чудо у царя за морем: стоит во дворе столб, вокруг столба лестница винтом, по той лестнице ходит кот диковинный: идёт вверх — песни поёт, идёт вниз — сказки говорит!
Завоял мухой Иван-царевич и через окно полетел к своей матери. Прилетел он домой, ударился об землю,
принял свой образ и рассказал обо всём своей матери. Потом взял топор:
— Топор, чтоб был у меня во дворе столб с винтовой лестницей, по той лестнице чтоб ходил кот диковинный, вверх — песни пел, вниз — сказки говорил!
Кончил свой приказ Иван-царевич — ан, стоит около избы столб, вокруг столба винтовая лестница, и кот по той лестнице идёт вверх, песни поёт.
Живет-поживает с царицей Иван-царевич. Дело делается, сказка сказывается!
Пошёл Иван-царевич на море-океан. Бежали по морю-океану кораблики, снасти шёлковые поскрипывали, ветерок паруса белые потрепливал, ехали на корабликах корабельщики. Как крикнул им Иван-царевич своим зычным голосом:
— Заезжайте, братцы-корабельщики, ко мне в гости. Будет у меня чем накормить, напоить вас, найдётся место, где спать уложить; захотите песни послушать — песен наслушаетесь, захотите сказок послушать — сказок наслушаетесь!
Услышали корабельщики тот зычный голос, бросили они якорки тяжёлые, сошли на берег в гости к Ивану-царевичу. Узнал их Иван-царевич, поил-кормил со своей скатерётки; пел песни, сказки говорил им кот диковинный.
Ели, пили и дивилися корабельщики: была изба да скатерётка, а теперь появился из-за моря-океана столб с котом диковинным.
Благодарили корабельщики Ивана-царевича, прощенья просили и отправилися на кораблики на свои. Уехали корабельщики.
— Приедут корабельщики в царство отцовское, то-то рассказов будет. Небось, и про нас вспомнят. Как бы узнать: какие разговоры про нас будут, — сказала царица Ивану-царевичу.
— Я слетаю, матушка!
Обернулся Иван-царевич мухой и полетел вслед корабельщикам. Догнал их, сел на нос корабля первого и поехал мухой в царство отцовское.
Бежали кораблики по морю-океану, бежали день, бежали неделю, бежали месяц. Наконец, приехали корабельщики домой. Задал им царь пир-пированьице.
Пришли корабельщики в палаты царские, сели за столы дубовые. Ели, пили, разговоры вели: где были, что видели. А Иван-царевич над столом мухой сидел, разговоры те слушал.
Вёл рассказ корабельщик:
— Видели мы чудо — чудное, диво — дивное. Зазвал нас опять к себе в гости тот неведомый человек. Были мы в первый раз — стояла у него одна изба. А теперь около избы стоит столб от царя из-за моря-океана. Вокруг столба лестница винтовая, по той лестнице ходит вверх и вниз кот диковинный: идёт вверх — песни поёт, идёт вниз — сказки рассказывает...
Догадалась царица, сестрица-злодейка, что неспроста муха с воем большим через окно в сад улетела — знать, муха передаёт вести неведомому человеку, а ей, царице, сестрице-злодейке,— ведомому человеку. Как закричала она, как замахала руками:
— Гоните мух вон! Гоните мух вон!
Стали слуги гнать мух вон, махать вдоль стен полотенцами, хлопать по стенам вениками. Выгнали всех вон, остался только Иван-царевич — под стул отцовский забрался.
Успокоились слуги. Почал рассказы вести второй корабельщик:
— Это что за чудо? А вот чудо у царя за морем-океаном в тридесятом государстве. Есть у него дворец: дикого камня фундамент, бриллиантовых каменьев стены, золотом покрыт, и баня — сама парит, моет, одевает.
Сильней прежнего завоял мухой Иван-царевич, через окно — в сад да к своей матери. Подняла царица, сестрица-злодейка, шум, гам:
— Муха, муха! Бейте! Ловите!
А Ивана-царевича и след простыл. Прилетел он домой, ударился об землю, принял свой образ и обо всём рассказал матери. Потом взял топор:
— Топор, чтоб был у меня дворец: дикого камня фундамент, бриллиантовых каменьев стены, золотом покрыт, и баня — сама моет, парит, одевает!
Живёт-поживает Иван-царевич в том дворце. Дело делается, сказка сказывается.
Пошёл Иван-царевич на море-океан. Бежали по морю кораблики, снасти шёлковые поскрипывали, ветерок паруса потрепливал. Ехали на тех корабликах корабельщики. Как крикнул им Иван-царевич своим зычным голосом:
— Заезжайте, братцы-корабельщики, ко мне в гости. Есть у меня баенка вам попариться, есть чем напоить, накормить, есть место, где спать уложить!
Услышали корабельщики тот зычный голос, повернули они к берегу. Бросили якорки тяжёлые и пошли в гости к Ивану-царевичу.
Повёл Иван-царевич их в баню. Сама баня их парила, сама мыла, сама одевала. Дивились корабельщики: не было бани — стала баня! Потом повёл их Иван-царевич во дворец: дикого камня фундамент, бриллиантовых каменьев стены, золотом покрыт. Пуще прежнего дивились корабельщики. Поил-кормил их Иван-царевич со своей скатерётки. Ели, пили корабельщики, слушали сказки кота диковинного, а потом благодарили Ивана-царевича, прощенья просили и отправлялись на кораблики на свои. Уехали корабельщики.
— Приедут корабельщики домой. Небось, рассказов больше прежнего будет, — сказала царица Ивану-царевичу.
— Я слетаю, матушка!
Обернулся Иван-царевич мухой и полетел вслед корабельщикам. Догнал их, сел на нос корабля первого и поехал мухой в царство отцовское.
Бежали кораблики по морю-океану, бежали день, бежали неделю, бежали месяц. Наконец приехали корабельщики домой. Задал им царь пир-пированьице.
Пришли корабельщики в палаты царские, сели за столы дубовые. Ели, пили, разговоры вели, а Иван-царевич с воем сильным влетел в горницу и сел над столом слушать те разговоры застольные. Услышала тот вой царица, сестрица-злодейка, как замахала руками, как закричала:
— Гоните мух вон! Гоните вон! Бейте мух, бейте! Чтоб ни одной не оставить!
Схватили слуги царские, кто веник, кто метлу, кто полотенце да ну мух гнать! Плохо приходилось Ивану-царевичу: он на стену — там метлой, он под стол — там веником, он взад и вперед по горнице — полотенце так и норовит задеть. Стал Иван-царевич виться вокруг гостей. Забрался в одежду отцовскую да притаился.
Искали слуги царские муху, лазали под стол, под стульями смотрели, по потолку глазами водили — нет! Успокоились. Опять зашумели разговоры застольные. Вёл рассказ корабельщик:
— Видели мы чудо-чудное, диво-дивное. Зазвал нас опять в гости тот неведомый человек. Были мы в первый раз — стояла изба, были второй раз — кот из-за моря-океана появился. А теперь вместо избы стоит у него дворец: дикого каменья фундамент, бриллиантовых каменьев стены, золотом покрыт, а около дворца баня: сама баня парит, сама моет, сама одевает...
— Это что за чудо, — перебил его другой, а вот чудо так это за морем-океаном, за тридевять земель, за реками широкими, за горами высокими, в лесах тёмных живёт там старуха. У старухи той восемь сыновей: руки по локти в серебре, ноги по колени в золоте, на лбу красно солнышко, в затылке светел месяц, на макушке часты звездочки. На них глазом смотреть — нет сил. Глаз не выдерживает! И ходят они в шапках, на глаза надвинутых, на ногах чулки выше колен, на руках рукавицы выше локтей, как у того неведомого человека!
Царица, сестрица-злодейка: «Ах!» — и на пол грохнула, чтоб не дать корабельщику рассказ свой вести дальше. Поднялась суматоха, забегали около царицы, а Иван-царевич завоял, что было сил, и через окно в сад. Царица, сестрица-злодейка, как не бывала на полу:
— Муха... муха! Бейте! .. Муха!
А мухи и след простыл. Муха уже обернулась Иваном-царевичем и рассказывала матери о тех сыновьях старухиных.
— Не старухины они сыновья, а мои! Братья твои родные! — и заплакала она слезами горькими.
— Не горюй, матушка! — сказал Иван-царевич. Взял он топор-саморуб:
— Топор, сослужи мне службу верную, службу последнюю! Достань из-за моря-океана, из-за тридевяти земель, из-за рек широких, из-за гор высоких, из лесов тёмных моих братцев родных!
Кончил он просьбу великую. Топор стукнул о землю, и от моря-океана идут к Ивану-царевичу восемь братцев родных. Побежал навстречу им Иван-царевич. Бросилась навстречу царица. Вскинулась на шею первому, от первого — ко второму. Не знала, которого больше целовать, которого больше жалеть. Тут-то было радости, тут-то было её!
Живут они в радости, живут они в веселье месяцы, как дни. Не насмотрится царица на сыновей на своих, не нарадуется!
Пошли раз все девять братьев с царицей — матушкой на берег моря-океана. Бежали по морю кораблики, снасти тяжёлые поскрипывали, ветерком парусочки по-трепливало, ехали на них корабельщики.
Хотел Иван-царевич кликать корабельщиков в гости. Они сами к берегу кораблики поворачивали. Пристали корабельщики к берегу, якорки бросили тяжёлые, лесенки спустили кленовые. Увидела царица с девятью сыновьями, что спускался по лесенке кленовой с кораблика сам отец их.
Захотел он посмотреть на чудо-чудное, диво-дивное, на человека неведомого, на скатерётку, что кормит яствами вареными, яствами жареными, яствами пареными, поит питьями хмельными, питьями медвяными, питьями сладкими, на столб с винтовой лестницей, на кота диковинного, что вверх по винтовой лестнице идёт — песни поёт, вниз — сказки рассказывает, на дворец: дикого каменья фундамент, бриллиантовых каменьев, стены, золотом покрыт, на баню, что сама моет, сама парит, сама одевает.
А тут... встретили его на берегу девять молодцев: шапки на глаза надвинуты, чулки выше колен, рукавицы за локти, и с ними их мать!
Узнал царь свою жену первую. За ручку белую её взял. Потом обратился он к молодцам, что шапки на глаза надвинуты, чулки выше колен, рукавицы выше локтей, просил их снять шапки, рукавицы с рук, чулки с ног.
Стащили молодцы чулки — ноги по колени в золоте. Сняли рукавицы — руки по локти в серебре. Скинули шапки — зажгло ясное солнышко, что во лбу у всех девяти молодцев, засветил ясный месяц, что в затылке, заблестели часты звездочки в макушечках их. На землю попадали слуги царские — не можно было глазами смотреть на них. Руки протянул к сыновьям своим царь:
— Родные вы мои!
Тут-то начался у них пир. Я на том пиру была, мёд, вино со скатерётки пила и видела, как отрядил царь кораблик да послал его домой, чтоб злодейку-сестрицу обманщицу казнить, видела, что остался царь с царицей и девятью своими сыновьями жить в том дворце: дикого камня фундамент, бриллиантовых каменьев стены, золотом покрыт, пить-есть со скатерётки, в баню ходить, что сама парит, моет, одевает, песни и сказки слушать кота диковинного, а домой не поехал — воеводу послал. Тут и сказке конец!
_____
*Чередно — обрядно, спокойно, чинно.
Вавилова Пелагея Матвеевна
|
|
