|
|
Пиля
Было ясное декабрьское утро. А мне казалось, что зима уже кончилась и вновь наступила весна. Солнце пригревало так сильно, что я расстегнул свою ватную куртку.
Снега нигде не было видно. Кругом влажно темнела омытая дождями земля, и на голых ветках кустов весело сверкали последние дождевые капли. Всё было совсем как в апреле где-нибудь у нас в Подмосковье, только в воздухе не чувствовалось знакомого каждому запаха оттаявшей земли и набухших, готовых раскрыться почек. Нет, это была не весна, а самый разгар зимы на южном берегу Каспийского моря.
Я вышел на берег. Море открылось передо мной совсем тихое — ни волны, ни малейшей ряби. Поверхность воды будто застыла, уходя в бесконечную даль и там сливаясь с прозрачным, жидко-голубоватым небом.
Невдалеке виднелись домики рыбачьего колхоза. Накануне я сговорился с рыбаками поехать с ними поглядеть, как будут выбирать рыбу из ставных неводов. Бригада была уже на берегу и собиралась в путь.
Я поздоровался, сел в кулас (морская рыболовецкая лодка), и мы отплыли. По дороге я с интересом осматривал стоящие в море невода. Это целые сооружения. Они уходят в море на полтора-два километра, а иногда и больше.
Морс в этих местах очень мелководное. И вот прямо от берега вглубь идёт крыло невода — натянутая на верёвку и привязанная к вбитым в дно кольям сетка. Метров через сто она прерывается, и в этих местах стоят «котлы», то есть открытые сверху рыболовные ловушки из такой же сетки с узкой горловиной.
Стая различной рыбы, плавая в мелководье, невдалеке от берега, натыкается на крыло невода. Отыскивая проход, она плывёт вдоль него и заплывает в один из котлов. А оттуда, как из обычной верши, рыбе трудно выбраться. Вот она и плавает в ловушке до тех пор, пока не подъедут рыбаки и не вычерпают попавшуюся добычу сачками.
Когда мы подплывали к первому котлу, я увидел, что на верхушках кольев, к которым он привязан, и на верхнем краю самого котла сидит множество чёрных птиц. Издали я принял их за ворон, но когда мы подплыли поближе, я увидел, что это бакланы.
— У-у, проклятые! Всю рыбу небось пожрали! — с досадой сказал пожилой рыбак — бригадир артели.
Оказывается, бакланы, вместо того чтобы охотиться за рыбой в море, отлично приспособились таскать её прямо из котла. Усядутся на кол или на верёвку, высматривают рыбёшку, а потом бросятся внутрь котла, нырнут и выхватят из ловушки добычу, проглотят её и вновь за другой ныряют.
— Да ведь мало того, что пожрут ту, которая уже попалась, — продолжал тот же рыбак, — ещё и разгонят, какая только к котлу подходит. Ведь то один, то другой ныряют. Такой шум поднимут, что рыба и близко к котлу не идёт.
— Неужели с ними нельзя бороться? — спросил я.
— Попробуй бороться! Уж мы их из ружей пугаем, да ничего не выходит. Ведь это не в лесу, в кустах, а в открытом море. Вот гляди: они нас и на сто метров не подпустят, все разлетятся. А как отплывём, опять уже тут как тут будут.
Действительно, стоило только нам немного приблизиться к котлу, все сидевшие на нём бакланы слетели и пересели на другие, дальние.
— Тьфу ты пропасть! — даже сплюнул от злости рыбак.
Выбрать рыбу из котла оказалось делом не очень простым. Ведь котёл — это ловушка величиной с комнату. Сачком рыбу оттуда никак не возьмёшь. Чтобы взять добычу, рыбаки подплыли к горловине котла с двух сторон, ослабили верёвки, которые растягивают стенки ловушки и притягивают её днище к морскому дну. Ослабив верёвки, рыбаки стали приподнимать переднюю часть ловушки над водой. Таким образом, они постепенно сгоняли рыбу в самый конец самолова, а оттуда уже стали вычерпывать её сачками. Крупные серебристые рыбы запрыгали и затрепетали на дне куласов.
Выбрав улов и затянув верёвки так, чтобы котёл опять стал врастяжку, мы поплыли к следующей ловушке.
— А вон и ещё помонички летят, — усмехнулся наш бригадир, указывая на море.
Я увидел целую стаю крупных розовых птиц. Они летели правильным строем, изогнув шеи и выставив вперёд огромные клювы.
— Пеликаны, — сказал бригадир. — Большая от них нам помеха — рыбу очень распугивают, от сетей отгоняют.
— А зато сами-то ловят как интересно, — вмешался другой, молодой рыбак. — У них, знаете, вроде своей птичьей артели имеется, — улыбнулся он.— Прилетят на мелкое место, рассядутся полукругом да как начнут крыльями по воде хлопать — рыбу пугать, а сами плывут туда, где ещё помельче, куда-нибудь к берегу или к косе; загонят рыбу на отмель, там у них самая ловля и начинается. Видели, какие мешки у них под клювом висят? Пеликан в этот мешок, будто в сачок, рыбу подхватывает.
— Такие вредные, просто беда! — опять заворчал бригадир.
— Ну, ты пеликанов особо не хай, — весело усмехаясь, возразил молодой рыбак. — Поговори-ка с Никитичем — что он тебе на это скажет.
— Да что твой Никитич? Я про дело, про настоящее дело говорю, а у него одно баловство и только!
— Что за Никитич, почему при нём пеликанов ругать нельзя? — заинтересовался я.
— А вот приплывём на берег, — отвечал, всё так же улыбаясь, молодой рыбак, — к Никитичу сами сходите и полюбопытствуйте. Он на краю деревни живёт, второй дом от самого края. Он вам всё и расскажет и раздокажет, почему он к пеликанам с почтением относится.
Я с нетерпением стал ждать, когда же мы вернёмся на берег, чтобы сходить к какому-то Никитичу и узнать его «особое» мнение по вопросу о вреде, приносимом пеликанами рыболовству. Наконец все котлы были осмотрены, и мы, нагрузив полные куласы пойманной рыбой, вернулись на берег.
Я сейчас же отправился по указанному адресу к Никитичу. Сам хозяин — уже древний старик, весь белый, словно из «Сказки о рыбаке и рыбке», — сидел возле своей хижины. Я подошёл и поздоровался.
— Здравствуй, мил человек! Откуда, зачем пожаловал? — совсем уж как в сказке, приветствовал меня старичок.
Я сел рядом с ним на завалинку и рассказал о том, что про него только что говорили рыбаки.
— Все смеются надо мной, над старым. Ну что ж, пусть их пошутят, повеселятся. От веселья зла не бывает.
— Да почему они, дедушка, над тобой смеются? Над чем именно, никак не пойму.
— Над тем смеются, что я себе помощничка по рыбной части завёл.
— Какого помощника?
— А вот подь за мною во двор, погляди. Вон он, голубчик, гуляет.
Старик отворил калитку, и я вслед за ним вошёл во двор. Там разгуливали два гуся, петух с курами и среди них важно расхаживал огромный розовый пеликан. Я остановился в недоумении.
— Это и есть мой дружок. Пилей его ребята прозвали, — засмеялся старичок. — Пиля, Пиля, иди-ка, голубчик, сюда!
Пеликан повернул к старику свою носатую голову, повернулся сам и не торопясь, вперевалку зашагал к хозяину. Подошёл вплотную и остановился, словно в раздумье, поглядывая на старика маленьким хитрым глазком.
Никитич погладил птицу по голове и ласково сказал:
— Умница моя, всё понимает, только сказать не умеет. Ну что ж, рыбку сегодня половим? — продолжал он, обращаясь к пеликану.
Тот переступил с лапы на лапу и, неожиданно открыв свой огромный клюв, будто рявкнул.
— Это он показывает, что рыбы хочет, — пояснил старик. — Вот пасть и разевает.
Я попросил разрешения тоже поехать на рыбную ловлю.
— Поедем, подивись, мил человек, — охотно согласился старичок.
На ловлю Никитич захватил с собою пустой мешок и ведро мелкой рыбы — наверное, для наживки, а самой снасти не взял.
— Чем же ты ловить будешь рыбу? — спросил я.
— А вот мой помощник. Он уж сумеет. Моё дело только подбирай да в мешок клади.
Старик взял хворостину и, открыв дверь, выпустил со двора пеликана. Слегка похлопывая его хворостиной, Никитич погнал пеликана к берегу моря. Собственно, гнать его и не приходилось, так как пеликан сам заторопился к воде, переваливаясь на своих коротеньких лапах, как огромный тяжёлый гусь.
Тут я заметил, что правое крыло у него как-то странно и неплотно прилегает к боку. Я спросил об этом у Никитича.
— Сломано у него крыло, неладно срослось, вот он летать и не может, — ответил мне старик.
— Когда ж он его сломал?
— Тому уж три года будет. Я тогда помоложе, посильнее был, с ребятами невода ставил — рыбу ловил. Теперь-то я уже так, кое-что по малости в артели делаю, а тогда я ещё орёл был. — Старичок лукаво подмигнул мне и добродушно рассмеялся. — Ну вот, — продолжал он, — поплыл я как-то раз с ребятами на куласе из невода рыбу вынимать. Подплываем к первому котлу, глядь — а в нём пеликан. Что за диво? Бакланы — те завсегда к нам в котлы наведываются, а чтобы пеликан залетел, это уж диво-дивное. Да ему из котла назад и не вылететь: ведь ему, батюшке, разогнаться нужно, прежде чем с воды взлететь. А котёл для него мал, разгону в нём никакого нет. К тому же, видать, он в котле хорошо рыбки покушал, значит, и вовсе ему тяжело подыматься. Уж мы рядом подплыли, а он, бедняга, мечется по котлу, только крыльями по воде хлопает, а взлететь не может. Митька с нами был, рыбак, такой озорник; размахнулся веслом да как хватит его по крылу, так враз и переломил и опять замахивается, чтоб совсем добить. Я уж его за рукав схватил: «Что ты, кричу, озорник, делаешь? За что над птицею издеваешься?» А он мне: «Так ему, гаду, и надо — зачем по котлам лазает, рыбу пугает?» Ну, я добить пеликана, конечно, не дал, а вытащил его из котла и связал старой рядниной, чтобы не бился. Домой и привёз. Пустил во двор вместе с гусями с курами. Сперва он всё дичился и еду никак брать не хотел. Уж я ему каждый день рыбки свеженькой с моря носил. Неделю целую так куражился, все не ел, а потом, знать, одумался. И крыло понемногу подживать начало. Стал он хорошо рыбу кушать. А как-то захожу во двор, гляжу — а он в корыте сидит, купается вроде. Только тесно ему, родимому, посудина маловата. Вишь, какой он большущий да грузный. Ему не корыто, а целый двор водой залить нужно. Вот и начал я его для прогулок вместе с гусями на лужок выпускать. И к морю они тоже всей компанией похаживать стали. Накупаются и спешат гуськом домой. Потом он за мной повадился в море плавать: я на лодке, а он, значит, так, сам по себе, плавает да рыбку долавливает. Как заметит, крыльями по воде захлопает, цап её клювом, да и проглотит. В ту пору приезжал к нам в посёлок из города один научник, по рыбной части он большой специалист был. Ну вот, увидел он у меня пеликана, да и рассказал одну презанятную историю. В Японии, говорит, ручных бакланов держат, рыбу с ними ловят, а чтоб баклан рыбу проглотить не смог, на шею ему ошейничек надевают. Прослушал я эту историю да и думаю себе: дай-ка и я своему приятелю ошейник сошью и надену. Не выйдет ли из этого толку? Так и сделал. Сперва он очень этим недоволен был, всё головой тряс, хотел ошейник скинуть. А потом попривык — гуляет по двору, будто в воротничке. Я с ним как-то на море выехал, испытание устроил. С тех пор дело у нас на лад и пошло.
Слушая рассказ старика, я и не заметил, как подошёл к берегу. Мы уселись в лёгкий ботник, старичок взял шест, оттолкнулся от берега, и мы поплыли по мелководью. Пеликан тоже сошёл в воду и, быстро обогнав нас, поплыл впереди. Здесь, на воде, он уже не казался таким огромным и неуклюжим. Легко, как будто без всяких усилий, плыл он впереди лодки, зорко осматриваясь по сторонам. Мы проплыли уже с полкилометра. Вдруг пеликан рванулся вперёд. Он сильно захлопал по воде крыльями и, быстро опустив голову, выхватил из воды крупную рыбу. Она так и затрепыхалась у него в мешке под клювом. Но узкий ошейник не позволял птице проглотить добычу. Старичок тут же подплыл к пеликану, без всякой церемонии раздвинул рукою клюв, залез в пеликанью пасть и вытащил оттуда порядочную рыбину.
— Вот мы и с почином, — весело сказал он мне. Затем он достал из ведёрка горсть мелкой рыбы и всыпал её в рот пеликану. Такую рыбёшку пеликан без труда проглотил, затряс от удовольствия головой, и мы продолжали эту необыкновенную охоту.
Домой мы вернулись только к вечеру, с хорошим уловом.
— Так мы с Пилей, с дружком моим, рыбку-то и полавливаем,— сказал на прощание мне старичок. — А ребята надо мной посмеиваются: Никитич, мол, наш с пеликаном на пару рыбачит; скоро, видать, в пеликанью артель запишется. Да что ж, пускай смеются,— добавил он, — мне убытка нет. А рыбка-то прибавляется.
Г. Скребицкий
|
|
